Еще до войны…

Сегодня мы печатаем воспоминания Марии Николаевны Гуркиной из деревни Шеломец сельского поселения Никольское.

Тридцатые годы

Еще до войны в деревне Григорово Тучевского сельского совета народу было много, более ста  жителей в сорока пяти домах. Отдельно, за ручьем, находился хутор Дубровка, на котором построили пять домов. В сороковые годы в деревне был свой магазин, начальная школа и детский сад, овечья ферма и конюшня. Григорово – это карельская деревня. Дома, в магазине, на улице  все говорили на родном языке, даже детям в школе  преподавали уроки на карельском.

В семье Пискуновых подрастали четверо детей: Мария, Николай, Елизавета и Антонина. Глава семьи, Николай Иванович, занимал должность председателя колхоза, а его жена, Александра Михайловна, числилась рядовой. Жили хорошо, дружно. Помогали бабушка и дедушка Юрасовы,  они жили отдельно, но недалеко.

В деревне  в те далекие годы стояли крепкие дома, вдоль улицы росли ветлины и березы. В каждой  семье было большое  хозяйство. Деревня располагалась вдали от многих  дорог, самый ближний путь был до Язвицы, три километра, а до Никольского – пять. Через эту местность проходила дорога на деревню Моляково и село Застолбье.

Речка Малица, хоть совсем небольшая, но в весенний период доставляла жителям много неприятностей. К тому же вокруг селения находилось много родников, ручейков, болотистых мест. Большая вода унесла жизнь Александры Михайловны. В 1939 году, когда у женщины начались схватки пятым ребенком, из-за водополья трудно было добраться до больницы. И роженица, и ребенок погибли, спасти не смогли. Дети Пискуновых наполовину осиротели. Маше тогда исполнилось одиннадцать лет. Она успела освоить грамоту за четыре класса. Первые два года они бегали в школу в Григорове, а потом два года ходили в Язвицу. Мария Николаевна вспоминает, как трудно им было учить русский язык. В расписании русский  стоял один раз в неделю, как иностранный, но  карелам он давался с таким большим трудом…

Детей приучали к работе  с раннего возраста. Летом женщины и мужчины выходили косить  в поле. Взрослые – с косами, а ребята – с палками, они должны были расщелкать скошенную траву. Трудились   дружно.

В двенадцать лет Машу сняли со школы и отправили в трикотажную артель мотать пряжу. К тому времени отец женился во второй раз, на родной сестре своей бывшей жены.

На работу Марии  ходить далеко не пришлось, потому  что артель располагалась в пятистенном доме в Григорове. Здесь трудилось много местных женщин. Машинки стояли в два ряда. Вязали перчатки «рыбаки». За работу платили деньги. Недолго  осваивала новую науку девчонка, началась война.

Война

Мужчины ушли на фронт, Николай Иванович в их числе. Смертью храбрых погиб солдат Н.И. Пискунов подо Ржевом. Дети стали круглыми сиротами. Дед и бабушка не оставили своих кровиночек, поднимали их, как могли. В голодные военные годы «ходили и по миру». Старшая Маша вместе с бабушкой брали котомку и шли по деревням. Сколько лет прошло, а Мария Николаевна эти скитания четко помнит, особенно один случай. «Умирать буду, а не забуду, как мы ходили и просили еду. Дело было зимой. Мы заходим в один дом и начинаем просить милостыню. На лавке сидит парень, что-то мастерит, поднял голову и наши глаза встретились. Это был мой знакомый, мы с ним встречались на праздниках. Увидели друг друга и замерли. Мне стало так стыдно, как будто я что-то нехорошее делаю. А он оказался молодец, вынес большую буханку хлеба. Как же я была ему благодарна! В то время буханка была неслыханным богатством», – рассказывает собеседница.

«А потом нас отправили в Лихославльский район на заготовку леса. Мы совсем молодые, и сил-то не было, а норму давали и строго спрашивали ее выполнение», – продолжает свои воспоминания М.Н. Гуркина.

После войны такая статистика была в Григорове: три мужчины, 32 девчонки-подростка  да женщины с детьми. Пахали, сеяли, все сами. Конечно, от тяжелого труда  девушки уставали, порой силы их  покидали, но  работу перекладывать было не на кого. Что помогало их поколению выстоять, не озлобиться и оставаться такими душевными? Может, вера? Карелы никогда не отходили от Бога. В их избах в красных углах всегда стояли иконы, старшие знали молитвы и учили  младших. На службы ходили в церковь  в Вырец. В самые трудные часы жизни и счастливые моменты карелы всегда обращались к Всевышнему.

Все умели делать люди того поколения: и хорошо работать, и в то же время молиться, и гулять в редкие часы отдыха. Об этом надо рассказать более подробно словами Марии Николаевны: «Сборища были в разных деревнях по православным праздникам. Днем взрослые гуляли по деревне с гармошкой, пели песни, плясали. В то время кушать было нечего, но все оставались радушные и открытые. Теперь совсем не так. А тогда варили пиво, пекли пироги, угощали самогоном. Ох, и весело было!

А зимой святки начались в нашей деревне. Снимали большой дом, туда приносили двадцатипятилинейные керосиновые лампы, чтобы они ярко горели. Керосин собирали сообща: несли,  кто сколько мог. Начинали гулянья в деревнях, а в Никольском, в клубе, отмечали «красные святки». Помню, что так называли, а почему – не знаю.

На сборищах играли в игры «ремни», «косяки», да «топтали Алешу». Что такое «топтать Алешу»? Это танцы в кругу, ты выходишь и приглашаешь парня, который тебе нравится, а потом он приглашает другую, опять танцуют, после – девушка приглашает следующего парня. Конечно, вам не ведомы такие забавы. А нам нравилось…»

Мария Николаевна рассказала о том, что к ним в деревню часто приходили русские из деревень Селютино, Колупаново, Улиткино. Тогда карельских ухажеров не приглашали, иначе драки было не миновать. Никто никогда не знал причин потасовок, но они возникали очень часто. Поэтому с карелами встречались отдельно, а с русскими вечера проводили без них.

Мария Николаевна вспоминала, что в сороковые  годы был введен налог на бездетность. Правительство приняло свой закон, а народ отозвался фольклором, тут же сочинили частушки. Вот как они звучали: «Здесь у нас таки права: стары девки – на дрова. Шестнадцатилетнюю – любить, а в 20 лет налог платить». А в войну добавились и такие: «Маменька родимая, работа –лошадиная, только нету хомута и ременного кнута». Молодые девушки их пели в поле, а иногда они проскальзывали и на сборищах. Такого делать было нельзя! Тогда начинались воспитательные действия со стороны милиции. Мария Николаевна опять возвращается в то время: «К нам на лошади домой приезжал милиционер из Замытья, Иван Суслов, он был добрый, мы его не очень боялись. Зайдет в дом, улыбается, даст деткам по карамельке. А мы говорим между собой на карельском, думали, что он русский, ничего не понимает. А он оказался из алешинских карел, все, что мы обсуждали, понимал до последнего слова. Он беседовал с нами, предупреждал, что за частушки против власти могут посадить в тюрьму. Мы были молодые, нам все – нипочем. Испугались, когда где-то в очередной раз их спели, и нас сразу забрали в милицию. Правда и там нам повезло: вышел пожилой милиционер, сказал, что нельзя петь песни и частушки, которые критикуют советскую власть, пожурил, еще раз предупредил и отправил домой. Так было…

А ты хочешь их написать в газете? Миленькая, что ты? Тебе за это ничего не будет? Смотри, а то может, не надо?!»

«Давай я спою тебе частушки про жизнь солдатскую? Будешь записывать?  Я много их знаю», – с этими словами Мария Николаевна начала петь куплеты, длинные-длинные. Как только все их запомнила? Удивительные слова и переживания в простых незамысловатых строчках.

Мирное время

Потом мы вернулись к ее биографии. Работала юная Маша и на крахмальном заводе в Городке. Ходила туда за 8 километров, а оттуда носила в руках ведро сырого крахмала. Тяжело нести, но оставить не могла, знала, что он нужен дома. До 1953 года трудилась в колхозе рядовой.

Интересная история ее замужества. Однажды к ним домой пришел Алексей Гуркин. Как потом выяснилось, парень отмахал пяток  километров не просто так, чтобы зайти в гости, у него оказались самые серьезные намерения – свататься. Они с Марией знали друг друга, но не встречались. Оказывается, Алексей давно подглядел Машу и был в нее влюблен. В своих чувствах признался после того, как отслужил в армии и демобилизовался. Решение молодой человек принял самостоятельно, он захотел остаться во Львове, там, где проходил срочную службу. Поехал домой, чтобы потом вернуться не одному.

Число 53 для Гуркиных оказалось символическим: они прожили столько лет вместе, расписавшись в 1953 году. У них родилось четверо детей. К сожалению, главы семьи, Алексея Арсеньевича, уже нет.

Сейчас их род продолжают 8 внуков и 7 правнуков. Семья Гуркиных интернациональная: карелы, немцы, татары, украинцы, башкиры. Все живут дружно и не выясняют, кто какой национальности.

Мы не подробно описали трудовой путь М.Н. Гуркиной только потому, что наша цель – записать воспоминания о деревне ее детства. К рассказу о послевоенных годах скажем так: она с мужем много и честно трудилась, поэтому у них много поощрений.

Мы беседовали с Марией Николаевной, и давние годы вставали перед глазами, нам представлялась молодежь тех лет, их  трудная жизнь и веселые гулянья.  А еще я впервые лично услышала рассказ о своем дедушке, И.Н. Суслове, который рано ушел из жизни,  мне было очень приятно. Я слушала и гордилась,  решив, что не буду называть его имя. Мария Николаевна, как будто услышала мои мысли и сказала: «Дедушку обязательно упомяни. Мы его любили и уважали. Хороший был человек».

Спасибо, Мария Николаевна, за рассказ о деревне Вашего детства и память о тех, кого уже нет с нами.

 

 

 

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *